Tagged: Философия

Как мода не дает философам скучать?

Четыре категории стиля в философии: «классическое», «стильное», «отверженное», «немодное».

Не стоит думать, что популярные философские идеи и воззрения сменяют друг друга исключительно после их интеллектуального переосмысления. Хоть философы в основном люди думающие, но и они, как и все, также постоянно испытывают влияние окружающих. Они подвержены давлению со стороны даже больше, чем люди других профессий, поскольку популярные или великие идеи в современной философии сменяются куда чаще, чем, скажем, в биологии или химии. Почему так?

Относительная неустойчивость философских воззрений связана с тем, как эта дисциплина выглядит на практике. В философии вопросы о методах и границах их применения рассматриваются не так, как это происходит, например, в физических науках. В них достоверность признана «золотым стандартом» научного метода, поэтому исследовательская деятельность ведется более-менее единообразно. Принцип фальсифицируемости определяет эти дисциплины: почти все ученые считают, что если гипотезу нельзя проверить, то она не научна.

В философии всё по-другому. Здесь профессора и студенты продолжают интересоваться, какие вопросы можно задавать и как это делать. Это волнует их больше, чем сам ответ. Нет общепринятого понимания, как заниматься философией.

Базовые философские вопросы еще долго (читай: никогда) не получат ответов, как не установится и философская методология. Поэтому естественно, что философия по сравнению с естественными науками подвижна и нестабильна. Но эта подвижность не имеет ничего общего с постоянной чередой коренных сдвигов, о которых пишет американский историк науки Томас Кун. Такую нестабильность, скорее, можно назвать сменой стилевых форм.

 

Courtesy of Nickie Zimov

Если говорить о стиле в философии, есть четыре базовые категории, куда войдут идеи, работы и сами мыслители. При взгляде на их соотношение можно понять, как идея становится стильной, а иначе говоря — популярной. Четыре категории: «классическое», «стильное», «отверженное», «немодное».

Мыслители и тексты, которые входят в «классическое», включают в себя то, что студент должен знать. Мысли из этих источников есть основа философии. Английский философ Альфред Норт Уайтхед в 1929 году сказал: « …вся европейская философия на самом деле — ряд примечаний к Платону». Разумеется, когда нечто попадает в категорию общего знания, становится мало тех, кто действительно разбирается в предмете. Тщательные прочтения дают почву для многочисленных предположений и обобщений.

Стильными назовем влиятельные и интересные идеи, о которых позже скажут: «Это должно быть всем известно». Кричат о себе, будоражат умы, открывают новые горизонты — это всё о них. У франтов и модников есть Милан, Париж и Джорджио Армани. У философов — Лига Плюща, Оксбридж и Джон Сёрл. Глубокая связь есть и между классическим и стильным. Философы часто получают шанс стать модными, если задают занимательные и оригинальные вопросы или предлагают непривычные теории на почве классики или локального философского канона.

К примеру, американский философ Сол Крипке, который много лет штудировал Витгенштейна, вошёл в категорию «стильное» из-за резкого выпада против его философии. Такие мыслители чаще всего создают такие идеи самостоятельно, но стараются выступать от лица признанных центров мысли. В этом смысле философия неотличима от индустрии моды.

Третья категория — отверженное. Ее представители похожи на вирус: находясь близко к их идеям, вы рискуете стать чужим среди коллег и поставить под удар свою карьеру. Исследования в этой категории во многом сходны с классическими философскими образцами: вместо непосредственного и подробного анализа вокруг них витает множество слухов и домыслов).

 

Courtesy of Nickie Zimov

Часто отверженные идеи и мыслители ассоциируют с чем-то достойным осуждения или с необоснованными принципами и тезисами. К примеру, философ сознания не сможет позитивно отзываться об идее Карла Густава Юнга о коллективном бессознательном, не получив при этом от коллег порции презрительных насмешек. Меньшинство этих людей читали Юнга, но они по-прежнему уверены, что этого человека не стоит принимать всерьёз.

И, наконец, принадлежащая лишь гуманитариям четвёртая категория – немодное. В естественных же науках ее просто не существует. В философии дела обстоят так, что большинство изменений никак не затрагивают всю науку, а меняют лишь свою отрасль. «Немодные» отделы в науке или конкретном её направлении могут оставаться в виде субдисциплин. Возможно, что заниматься ими будут не столь пристально, когда остальное направление во главе с кем-то, отличным от немодного (иначе говоря, законодателем этих самых мод), будет очаровываться чем-то новым.

Немодные философы – это те, кто, по мнению большинства их ровесников, «задавал неправильные вопросы для своего времени». По правде говоря, нет никакого установленного срока или времени для постановки того или иного вопроса. Однако в философии существует потребность того, как долго какой-либо вопрос в определённых условиях может быть задан определённым образом. Этот запрос формируется самой эпохой: многие из тех, кто сейчас стал стильным, ещё два-три поколения назад считались немодными.

Разрыв между стильным и немодным меньше, чем может показаться. Оба ярлыка предполагают, что автор начинал с тщательного чтения классических текстов. Но только те, кто отыскал там нечто новое и волнующее или хорошо забытое старое, получают билет на философский показ мод. Философия — требовательная дама. Если ваша идея не нова, её навряд ли сочтут стильной.

Приняв во внимание эту систематику философии, можно предсказать, будет ли иной труд или мыслитель известен как стильный. Те, кто демонстрирует превосходное владение классикой и при этом вдохновляет нас смотреть на мир по-новому, задавать непривычные вопросы — те сохранят признание академического сообщества. Модные ярлыки распространяются и находят применение в различных темах, пока через некоторое время не кажутся «поношенными».

Общий энтузиазм непременно исчезнет после множества конференций, книг и подражателей. По словам Томаса Куна, наука меняется, когда ряд вопросов, не получивших удовлетворительных ответов внутри господствующей парадигмы, выливается в «перелом». Тогда профессионалы принимают новую теорию. не может удовлетворительно ответить на некоторые вопросы. Философия движется вперед, когда модная идея становится скучной. Так, стильное становится или классическим, или немодным.

Мода опасна для философии, поскольку порождает мифы о линейном развитии и равенстве между непривычностью и достоверностью. Философы желают новизны так же сильно, насколько внимательно относятся к научной репутации и наследию. Однако немодная философия служит чем-то вроде противоядия, напоминая нам: даже на самый важный вопрос можно не получить необычного ответа. Это пугает академических философов. Им необходимо «опубликовать или умереть», а немногие престижные журналы заинтересованы в небольших статьях на хорошо изученную тему. Поэтому резкие изменения в философской моде больше говорят о наших институциях и о нас самих, чем о содержании какой-либо отдельной идеи.

Перевёл Ярослав Киселёв
Источник

Серия лекций по философии современного искусства.

Лектор: Клюшников Борис – философ и историк искусства, специалист в области методологии искусствознания, научный сотрудник ГЦСИ-NCCA и автор публикаций по проблемам онтологии искусства.

Философия современного искусства включает в себя большое число источников: это и феноменология, и герменевтика, и критическая теория, и постмодерная критика культуры, и различные виды новой метафизики, и философия языка и сознания. Но общим знаменателем для столь различных философских программ становится представление о жизненном мире или о мире явлений как источнике творчества. Искусство существует не как интерпретация или отражение мира, но как момент, в котором мир или смысл сбывается. Творчество выступает не как качество или интерес субъекта, но ключевое проявление мира или бытия, в котором существуют и субъект, и объект. Так как природа уже имеет сама возможность проявиться или выразить себя, то искусство понимается как нечто сверхпроявленное, сверхпатетическое, преодолевающее себя. Искусство отличается тогда от мышления только своим моментальным характером, тем, что оно уже есть в бытии как бытие. Для описания этих эффектов искусства может использоваться аппарат психоанализа, психотерапии, перформативной теории, а также старой метафизики или мистики.

 

Эстетика смерти.

Проблема смерти в философском осмыслении.

Смерть человека — сложнейший предмет философского осмысления. Эта проблема, как известно, является вечной для классической философии. Впервые ее поставил легендарный Сократ, принимая на суде судьбоносное для себя и отчасти для всей будущей европейской философской мысли решение — умереть, но не посрамить своей чести и гражданского достоинства.

Н.А. Бердяев писал: «Эта проблема распятия праведника в греческой культуре была поставлена в судьбе Сократа и послужила духовным толчком для зарождения философии Платона. Смерть Сократа заставила Платона отвернуться от мира людей, в котором столь праведного человека, как Сократ, могли подвергнуть незаслуженной казни, и искать иного мира добра и красоты, в котором невозможна несправедливая гибель праведника». Платон увидел в смерти Сократа великий смысл. Он говорил, что его учитель «блаженно закончил свои дни», а значит, обрел бессмертие. Платон, передавая слова Сократа, писал: «Бояться смерти есть не что иное, как думать, что знаешь то, чего не знаешь. Ведь никто же не знает ни того, что такое смерть, ни того, не есть ли она для человека величайшее из благ, а все боятся ее, как будто знают наверное, что она есть величайшее из зол».

Чтобы философски познать смысл человеческой жизни, говорят современные ученые-патологоанатомы, необходимо прежде всего понять смысл смерти. Это актуальнейшая медицинская и острейшая философская проблема. «Я умру так же, как и все, — писал Л.Н. Толстой, — но моя жизнь и смерть будут иметь смысл для меня и для всех». Действительно, человеческая жизнь как явление общественное, по существу, никогда не завершается. Ее завершение означало бы, что человечество достигло пределов своего бытия. «Я понял, — признавался писатель, — что если думать и говорить о жизни человека, то надо думать и говорить о жизни всего человечества» . Человек умирает, но его отношение к миру продолжает действовать на людей даже во много раз сильнее, чем при жизни, отмечал Л.Н. Толстой. И действие это по мере «разумности и любовности» растет, как все живое, никогда не прекращаясь и не зная перерывов.

К сожалению, чувствуя в себе начинающие действовать силы естественного распада, некоторые почему-то считают, будто смерть — это не что иное, как последний его этап. Между тем пока живо тело и есть интерес к жизни, пока смерть не вступила в свои права, сохраняется в каждом из нас и смысл бытия. Но всю полноту жизни можно познать, если человек готов достойно встретить свою смерть, спокойно посмотреть ей в лицо, противостоять ей со всем мужеством, с уверенностью в праведности прожитых лет. «Если смерть страшна, то причина этого не в ней, а в нас, — утверждал Л.H. Толстой. — Чем лучше человек, тем меньше он боится смерти». А.П. Чехов, врач, писатель-мыслитель, тоже считал, что люди, умирая, боятся не смерти как таковой, а того, что после нее об их жизни можно будет говорить только как о серой и заурядной («жил как все»).

Смерть, к которой фактически приговорен человек законами эволюции, переживается каждым сугубо индивидуально. Неизбежность смерти постоянно напоминает о необходимости спешить жить. Ведь человеку не дано писать черновик жизни: времени хватит лишь на то, чтобы жить со всей полнотой, активно созидая совершенство, творя добро, порядок, красоту.

Немецкий философ Артур Шопенгауэр, объявив о страдании как о типично человеческом качестве, впервые заговорил о жизни и смерти, лишенных всякого смысла. В «Исповеди» Лев Толстой подробно описывает свои сомнения насчет справедливости шопенгауэровского предположения о бессмысленности жизни. Собственные мысли по этому поводу он изложил в трех тезисах. Первый тезис: «Я, мой разум признали, что жизнь неразумна. Если нет высшего разума (а его нет, и ничто доказать его не может), то разум есть творец жизни для меня. Не было бы разума, не было бы для меня и жизни». Второй тезис: «Мое знание, подтвержденное мудростью мудрецов, открыло мне, что все на свете — органическое и неорганическое — все необыкновенно умно устроено, только одно мое положение глупо». Третий тезис: «Никто не мешает нам с Шопенгауэром отрицать жизнь. Но тогда убей себя — и не будешь рассуждать… А живешь, не можешь понять смысла жизни, так прекрати ее, а не вертись в этой жизни».

Проблема смерти как части жизни нуждается в глубоком философском осмыслении. Жизнь вообще — весьма необычный феномен природы. Это единственное в своем роде саморазви-вающееся состояние материи. Его пытаются по-своему постигнуть и объяснить биологи и поэты, философы и физики. Определений сущности живого вещества очень много и, конечно, весьма разных. Но, пожалуй, единственное, что объединяет всех исследователей данного феномена, — это стремление понять смысл жизни, его общечеловеческую и космическую ценность. «Жизнь должна иметь смысл, чтобы быть благом и ценностью, — рассуждал Н.А. Бердяев. — Но смысл не может быть почерпнут из самого процесса жизни, из качественного его максимума, он должен возвышаться над жизнью». «Человек познавательно проникает в смысл Вселенной как в большого человека, как в макроантропос. Вселенная входит в человека, поддается его творческому усилию как малой Вселенной, как микрокосму» .

Бесконечная продолжительность жизни людей, животных, растений закрыла бы возможность эволюционного развития, появления и отбора новых форм живой материи. Таким образом, смерть является естественным и вполне разумным итогом существования любого живого организма. Поэтому и встречать ее каждому человеку нужно спокойно и достойно. Страх смерти не должен полностью заполнять душу и овладевать ею. Смерти не надо бояться, убеждал античный философ Эпикур, ибо пока мы есть, смерти нет, а когда приходит смерть нас уже нет; поэтому ее не существует ни для живых, ни для умерших.

Наука, изучающая проблемы смерти и умирания человека, называется танатологией. Согласно ее принципам, главная задача врача после смерти пациента — обеспечить поддержку его семье и близким, несмотря на то, что медики сами нередко чувствуют себя подавленными, когда не могут победить смерть, которую всегда рассматривают как своего личного врага. Один патологоанатом как-то высказал следующую мысль: чтобы знать, как живут организмы животного и человека, необходимо видеть, как они умирают, ибо механизмы жизни могут быть вскрыты и обнаружены лишь с познанием механизмов смерти. А это уже философский взгляд на данную проблему. Внимательное рассмотрение тонкой грани между живым и неживым в определенной степени позволяет понять смысл смерти как продолжения жизни.

В человеческом бытии, как в постоянном жизнетворчестве, в его саморазвитии, самосовершенствовании уже заложено некое бессмертие. В этой связи хотелось бы привести замечательные строки великого русского поэта:

«Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог»

Здесь речь идет об апологии свободы, о триумфе самой жизни. Все в осмысленной жизни человека из нее и для нее. Ею опосредуется, через нее преломляется для всех нас мир насущный. Из творческого существования и самовозвышения жизни вытекает ее виртуально-энергийная неизбывность. Таким образом, сущность и смысл ее заключаются в истинной самоценности, в полноте, незыблемости, стремлении полнокровно жить и радоваться жизни, а следовательно, в самоутверждении бессмертия. Бессмертие человека нельзя рассматривать вне осмысления жизненного предназначения и фактического деяния.

Сегодня одной из самых актуальных проблем во всем мире является отношение к жизни как к наивысшей ценности. Разрешить ее позволит только формирование биоэтического общественного сознания. И здесь главную роль должна сыграть медицина, предлагающая вечную заботу о здоровье человека. В некотором смысле ее можно назвать метанаукой, сверхзнанием.

Болезнь всегда свидетельствует о неблагополучии в жизни людей, причем не только телесном, но и духовном. Болезням подвержены отдельные индивиды и целые народы, страны и цивилизации. Поэтому можно сказать, что гражданское воспитание, народное образование, обучение, составляют некую социальную сферу исцеления от общественных недугов. Во всяком случае, повсеместно и на всех уровнях существования общества периодически требуются те или иные корректирующие, организующие, гармонизирующие воздействия, которые относятся к области социального и медицинского обеспечения страны. Здоровое саморазвитие России (как и всех других стран мира) предполагает функционирование сложной системы создания нормальных социально-нравственных условий работы и отдыха населения. Это становление современной материально-технической базы здравоохранения и обеспечение эффективного санаторно-курортного (профилактического) лечения трудящихся. Это качественное улучшение естественнонаучного и социально-гуманитарного образования медиков и всестороннее развитие их способности объемно, комплексно судить об организме человека и его личности, индивидуальности. Это овладение искусством компетентного вмешательства в социальные, психофизиологические процессы с целью предохранения человеческой личности от преждевременной интеллектуально-творческой смерти, а также от физической и психической неполноценности.